Из фондов архива

Основатель нашего города Василий Никитич Татищев летом 1714 года же­нился.

Анна или Авдотья Васильевна Татищева (1710-1758) происходила из дворян Андреевских, чей род был внесен в 3 часть родословной книгиХерсонской и Киевской губерний. В первом браке Андреевская была за подполковником Федотом Реткиным, помещиком Рязанской губернии, соседом ее родителей по имению. В этом браке у нее родился сын Алексей. Подполковник Федот Реткин командовал отрядом при подавлении пугачевского восстания. После гибели первого мужа, Анна Васильевна вышла замуж за Василия Ботвиньева (из смоленского боярского рода, берущего начало от Неклюда Константиновича), помещика Дмитровского уезда Московской губернии, подьячего и домашнего секретаря Алексея Михайловича. В 1714 г. дважды вдова дала согласие на брак и венчалась с Василием Никитичем Татищевым.  Но у семейного очага Татищев надолго не задержался: он посещал Кенигсберг, Поморье, Гданьск. В 1715 году от этого брака у него родилась дочь Евпраксия, а в 1717 году - сын Евграф. Брак, заключенный по увлечению, счастливым не был. Да и трудно было ожидать иного, когда супруги крайне редко виделись. Дворяне начала 18 века обязаны были нес­ти возложенную на них службу беспрекословно, не отго­вариваясь какими-либо своими личными делами, в частно­сти хозяйственными и семейными. Для Татищева же вопрос и не мог быть поставлен иначе. Он считал такой по­рядок вполне целесообразным и справедливым и никогда не пытался обойти существующие предписания.

Охлаждение наступило уже после нескольких лет су­пружества. А 1 мая 1718 году Татищев обращается в Синод с прошением о расторжении брака:

«В прошедшем 1714 году совокупился я законным браком с вдовою Анною Васильевною, дочерью Андреевского, а живучи с нею по закону, прижил детей, сына да дочь, и после того, видя я от нее, жены моей, великие противности, что паче меры пьянствовала и платье мое растащила, унимал ее добрыми представлениями, одна­ко же не токмо ко благому не споспешествовало, но паче против меня в бесчеловечное озлобление ее привело, ибо вскоре потом услышал я, что она... кчарованию меня прилежала, а понеже на оное никакого доказательства явного изобрести не мог, к тому же ж отлучность моя тогда принудила меня отставить. Она же по отлучении моем не токмо все свои и мои також и брата моего Ива­на Никитича оставленные в доме моем на сохранение платья беспотребно изжила, но и недвижимые сына име­ния против прав российских без ведома моего продала. Сверх того, забыв завет божий и свое пред богом обеща­ние, прелюбодействовала с игуменом Иосифом Раковского монастыря, что в Старицком уезде, которому есть такие доказательства, что оный игумен, не имея никакого с нами свойства, ниже со мною знакомства, противу закона иноческого многократно к ней, жене моей, ездя, пьянствовал, чрез целые ночи с нею пировал, и в хоромах у нее но­чевал; також и она, жена моя, к нему ездя в келью, че­рез целые ночи в уединении пребывала, которому есть свидетельства от бывших при том служителей, а именно: повар Ефим Иванов, дворовый человек Ларион Никитин с женою Ульяною да девки Авдотья Иванова, Ульяна Федорова, вдова Дарья Григорьева, сии же, надеюся, что и большие доказательства знают и ежели токмо от истины не устранятся. По прибытии же моем в Москву, не довольствуясь, она, жена моя, вышеобъявленными зло­деяниями, умыслила прежнее свое помышление о чаро­действе в действо привести: съездила сама к чародеям и посылала людей своих Ивана Жихарева да Федора Никитина для варения некоторых составов и, получив оныя, посылала чрез женщину ее преданную, Ненилу, Антипову дочь, класть мне в кушанье, и хотя оная, сказывает, три раза мне в похлебку клала, однако ж всевышним защищением от оного безо всякой моей осторожности из­бавился, ибо ни один раз пить-есть не случалось, и вско­ре сие открылось.

Она же, жена моя, видя таковую свою злость открыту, умыслила употребляемых в оное людей отлучить, а именно Федора Никитина с женою отослала тайно, кото­рый, слышу, что живет у сына ее, а моего пасынка Алек­сея Реткина в защищении, а повар Петр Анисимов где живет, до днесь известия не имею. И потому за оное ее злое умышление и за показанные прелюбодейства жить с нею по закону никакими мерами невозможно». Василий Никитич просил развести его с женой. О сопернике его, игумене Иосифе Решилове, осведом­ленный историк писал: «Решилов был человек пустой и продажный, грубый и наглый проходимец, у которого в душе не осталось, по-видимому, ни одного чистого поня­тия, ни одного честного движения. Он и в грош не ста­вил монашество, хотя был иеромонахом; развратничал с крайним бесстыдством; но где нужно было, ползал и пре­смыкался с таким же крайним самоуничтожением. В мо­настырях Тверской епархии, которыми он уп­равлял со званием игумена, он не возбуждал ничего, кроме ненависти, своими притеснениями монахов и мона­стырских крестьян, хищничеством и поборами». Иван Григорьевич Решилов - игумен клобукова Николаевского монастыря Тверской enapxии, сын кресть­янина, родился в Белеве, умер после 1740 г. Он вырос в расколе, был хорошим начетчиком в раскольнических сочинениях, был раскольническим попом и многих увлек в раскол в Белевском, Глуховском и других уездах, побывал с своими учениками в Подолье, на Волыни и даже в Венгрии. Но в 1719 г, во время пребывания в одном из керченских скитов он вдруг ре­шился присоединиться к православию. Нижегородский епископ Питирим с боль­шою радости принял его, как известного к расколе учителя и, после недолгого собеседования, присоединил его к православ­ной церкви; вскоре Решилов был даже представлен Петру Великому. Приняв пострижение в монашество с именем Иосифа, он просил, чтобы его назначили для обращения раскольников в те именно местности, где в недавнее время он сам проповедовал раскол. Ему пору­чено было сначала обращать в православиe раскольников в Калуге, Вязниках, Ржев, Твери, Торжке в январе 1722 г., опять-таки по собственному вызову он отправлен был для той же цели в Стародубье и другие раскольни­ческие скиты черниговской губернии. Зная, что очень много раскольников бежит за польскую границу в Витковские скиты, он первым делом позаботился об устройстве крепких застав по тому тракту, а затем начал свои обращения. В течение двух лет он обратил в православие по его донесениям, по край­ней меpе, до 800 чел., а с тех, кото­рые не послушали его проповеди, собрал 1700 р. штрафных денег. Деятельность его отличалась многими несимпатичными чертами; раскольники слободы Клеонки даже сделали на пасху нападение на собор­ную   церковь в   Стародубе,   с   целью убить Иосифа, но он спасся. С октября 1724 г. до 1726 г. Иосиф прожил в Петербурге и ходатайствовал об организации противораскольнического миссионерского дела; но хлопоты его не имели никакого ycпеxa; в конце 1725 г. Иосиф просил Св. Синод уволить его от миссионерской должности и дозволить ему жить в каком-нибудь монастыре тверской eпapxии. He получив согласия Синода, Иосиф, однако, 6 января 1723 г. поехал в Тверь с тверским архиепископом Фиофилактом Лопатинским, и там они тру­дились над составлением книги «Не­правды раскольничества». Сначала Иосиф был иеромонахом тверского apxиepeйcкогo дома, чрез три месяца сделан игуменом Ракова Зубцевского монастыря в Старицком уезде, причем ему поручено было выдать все раскольнические дела но eпapхии, с января же 1728 г. Иосиф был игуменом клобукова Николаенского монастыря тверской eпapxии. Осенью 1730 г., по жалобам братии и крестьян, Иосиф был уволен от игуменства и послан в Старицкий монастырь в число братства. В апреле. 1731 г. Иосиф возвратился в тверской apxиepeйcкий дом, затем в Калязине в монастыре исполнял должность конюшего. В июле 1732 г. Иосиф ездил на богомолье в Москву, а с августа 1732 г. самовольно поселился в Бизюковом монастыри Смоленской епapxии и исполнял там различный послушания.

21 ноября 1732 г. Иосиф по обвинению в растрате казенного имущества, был вытребован в Москву на суд, потом его перевезли в Петербург, и возникло известное в истории «Решиловское дело». Расхищение ничтожной суммы послужило для Феофана Прокоповича только предлогом начать преследование своих политических противников, мало помалу привлечены были к следствию Иоасаф Маевский, Маркел Родытевский, наконец, архиепископ Фиофилакт После долгого суда все они пострадали, и оппозиция приверженцев страны и противников Пет­ровской церковной реформы была оконча­тельно ослаблена. 20 марта 1734 г. игумен Иосиф Решилов был лишен сана, назван расстригой Иваном и отправлен в Тайную Канцелярию. 20 де­кабря 1740 г. Высочайшим указом Ивану Решилову была отпущена вина, возвращено прежнее имя Иосифа приказано было его послать в какой-либо монастырь в число братии на неисходное жительство.

Вся история домашнего крушения Татищева страшна своей эпохальностью. Как, впрочем, все было эпохально в этом человеке. Стоило ему спуститься с высот науки и государственных замыслов, как он оказался в недавнем прошлом, вполне ему знакомом. Это был трагический разрыв между идущим сверху просвещением и коренной жизнью, разрыв, о котором толковали потом и Пушкин, и славянофилы, и Достоев­ский, и Толстой. Разрыв этот существовал и в сознании Василия Ни­китича, ибо он, образованный человек - инженер, ма­тематик, знаток истории, - всерьез пишет о чародеях, о ворожеях. Прежде, в Лубнах, баба-колдунья была объек­том внешним, речь шла о принципах, а тут коснулось его самого. Главной причиной развода было то, что жена «обнесла (оговорила, очернила) его перед Императрицей».

Но хорошо нам через двести пятьдесят лет рассуж­дать об историко-психологических категориях. А каково было Татищеву, лишившемуся после катастрофы обще­ственной последнего пристанища - собственной семьи?

Синод рассмотрел прошение быстро и 23 мая поста­новил вызвать Анну Васильевну на допрос. Она отказа­лась, сославшись на болезнь.

Так все и заглохло. Василий Никитич, очевидно, на разводе не настаивал. Жили они потом всегда врозь - не виделись никогда. Она пережила мужа, с которым жила врозь, и по смерти его просила о выделении ей части из его имения.

Позднее в «Духовной» Татищев более спокойно оценивает проис­шедшее. «Что до персоны супружества касается, наставляет он сына, - то главные обстоятельства: лепота лица, возраст и веселость в бесе­де,   которое   женам   большую   похвалу   приносит». 

В 1734 году Татищеву было сорок восемь лет. Он, ко­нечно, был еще не стар. Но, как он сам поясняет, ста­рость «не по числу лет разумеется». «Болезни, беды и печали прежде лет состаревают». А бед и печалей в конце 1733 года на Татищева обрушилось немало. Обострилась и его старая болезнь, в результате чего «язык... прилипе гортани». Ко времени написания «Духовной» дочь Василия Никитича Евпраксия была замужем за Михаи­лом Андреевичем Римским-Корсаковым. Позднее, овдо­вев, она вышла замуж за Степана Андреевича Шепелева. «Духовная» адресовалась сыну Евграфу. Будучи в Монет­ной конторе, Татищев имел больше, чем когда бы то ни было, времени и для занятий домашними делами. Сын его в 1731 году поступил в Кадетский корпус, имея опреде­ленные познания в арифметике и геометрии, зная немец­кий и латинский языки. В 1734 году Евграф еще продол­жал обучение в Кадетском корпусе, и ему еще предстояло определение на службу.

В 1745 г. больной Татищев, находившийся в опале, переехал на жительство в с. Тетюши Симбирской губернии в имение сына Евграфа.

Развела Татищевых через двадцать два года смерть Василия Никитича. Рухнуло все сразу - карьера прервалась, к серьезным делам его не допускали, не стало семейного очага, проч­ного дома, приличного не молодому уже человеку.

Н.Г. Лобанова,
начальник отдела учета, публикаций и использования документов архивного фонда РФ